Библиотека психологии

Проблема уменьшения количества безработных граждан на сегодняшний день является одной из самых актуальных проблем, как для процветающих государств, так и для развивающихся. Об этом свидетельствуют существующие практически во всех странах учреждения специализирующиеся на помощи безработным, социальные программы и пр. В нашем государстве ликвидация безработицы является одной из приоритетных программ по развитию государства, и региональные управляющие органы постоянно отчитываются о такого рода проделанной работе.

Внимательное отношение к проблемам трудоустройства, продиктовано, если систематизировать существующие аргументы, следующими причинами:

a) благосостояние любого государства зависит от количества работающих граждан (т.е. тех кто платит налоги и кормит тех кто не в состоянии заработать себе на жизнь);
b) безработные являются нестабильной, потенциально криминогенной группой в обществе (у безработных более высок риск асоциального поведения);
c) безработные - это социально не защищенные слои населения, требующие материальной помощи в виде доплат, компенсаций, и пр. (т.е. дешевле обходится борьба с безработицей, чем ее содержание).

При наличии такого социального запроса, не удивительно, что данной проблемой занимаются многие исследователи - экономисты, политологи, правоведы, социологи и проч. Однако на наш взгляд конструктивное решение невозможно найти без учета человеческого фактора. В безработице присутствуют четко выраженные психологические аспекты и в конечном итоге именно они играют ключевую роль. Еще более это справедливо для стран пост советского пространства. Даже не психологи все чаще подчеркивают значение субъективных факторов в структурировании рынка труда, в частности, указывается на важную роль сознания, индивидуальных мнений, оценок, ожиданий как работников, так и работодателей (Зиновьев Е. 1992). Не случайно А.В. Брушлинский, обобщая результаты исследований в Институте психологии РАН, пишет, что "общественные движущие силы переместились в последнее время на личностный и социально-психологический уровень деятельности, сознания и поведения реальных людей как субъектов" (Заруцкий Л. 1996).

К сожалению, отечественных психологических исследований посвященных безработице не много и единой позиции на эту проблему не сформировано (Полежаев К. 1992, Заруцкий Л. 1996). Для такой ситуации вполне закономерным является повышенный интерес исследователей к таким психологическим особенностям безработных, на основании которых можно было бы сформулировать определенную психологическую типологию. Объем данной работы не позволяет дать полный и корректный обзор источников, посвященный данному вопросу (Хомутов В., Пельцман Л., Волошина И., Коломоец Л, Михайлова Н. и другие исследователи). Однако необходимо отметить, что в качестве отправной точки для формулирования данных типологий большинство исследователей выбирает различные формы поведенческого реагирования.

При планировании данного исследования, мы предполагали, что поведение безработных в ситуации потери и поиска работы имеет свои типологические особенности. Многие предположения вышеназванных авторов были основаны именно на допущении наличия некой системы в активности безработных. В ином случае пришлось бы признать ситуативность поведения безработных и следовательно отсутствие характерных изменений образа мира индивида, а так же отсутствие индивидуальных предпосылок свидетельствующих о способности эффективно действовать в ситуации потери работы.

Соответственно, начальный этап нашей работы заключался в сборе материала о поведении лиц потерявших работу, с целью дальнейшей систематизации и выделения тех особенностей поведения, которые направлены на выход из кризисной ситуации у данных индивидов.

Как уже было отмечено, понятие безработный подразумевает широкий спектр интерпретаций, в нашем случае, для корректного исследования, необходимо было отобрать именно тех испытуемых, данные о которых позволят представить психологические аспекты поведения безработных.

В результате отбор респондентов для исследования проводился на основании следующих критериев.

В выборку попали те безработные, которые лишились работы вынужденным образом, то есть изначальная активность принадлежала не индивиду, а среде - инициатива увольнения исходила от руководства, либо была вынужденно принятым решением в силу ликвидации, банкротства предприятия на котором работал индивид. Таким образом, в круг испытуемых попадали лишь те, у кого образ жизни изменился действительно вынужденно, а не являлся запланированным этапом.

Из общей массы безработных отбирались те, общий срок пребывания которых в безработном состоянии не превышал одного года. Порождение новообразований, вызываемое изменением ситуации имеют свой конечный этап. Как показывают исследования других авторов основные изменения происходят именно в этот, годичный период (Пельцман Л. 1992). При превышении данного срока наступают устойчивые личностные изменения позволяющие классифицировать индивида как хронического безработного, что в свою очередь приводит к прекращению активности связанной с поиском работы. Необходимо отметить, что таковые изменения наступают при наличии нескольких условий: (Пельцман Л. 1992)

- в данный период индивид не имел даже эпизодических приработков;
- его основная профессия не предусматривает сезонных колебаний в занятости;
- индивид идентифицирует самого себя как безработного и оценивает данный период своей жизни как безработный;
- данный период, при наличии желания найти работу, не заполнен никакой другой имеющей жизненный смысл деятельностью (так, например не происходит личностных деформаций у женщин в декретном отпуске).

Соответственно, все вышеперечисленные критерии, так же использовались при отборе испытуемых.
На данном этапе исследования, в силу невозможности использования для сбора материала о поведении безработных прямого наблюдения, качестве основного метода сбора информации было выбрано не структурированное интервью, позволяющее получить и систематизировать широкий спектр данных.

Так как предстояло решить задачу систематизации действий безработных, основная тема диалога задавалась как - действия индивида направленные на разрешение проблемы безработицы. При первой встрече испытуемому предлагалось описать, каким образом он искал работу, а также события, связанные с поиском или возможностью нахождения работы начиная с момента увольнения и до настоящего момента. В дальнейшем, раз в две недели испытуемый, ходе интервью описывал свои последние действия по поиску работы.

За период 1999-2001 удалось пронаблюдать действия 167 безработных с различным стажем. В большинстве случаев удавалось полностью охватить период безработицы - начиная от потери работы и завершая трудоустройством, наблюдение за безработным так же прекращалось если он переставал соответствовать вышеуказанным критериям.

Интервью с безработными дополняла информация, собранная в ходе беседы с работниками Карагандинского модельного центра занятости, которые в силу своих должностных обязанностей, контактировали с безработными. Данных лиц можно было считать экспертами, так как они имеют длительный опыт наблюдения за лицами, потерявшими работу.

Учитывая характер полученных данных, для их обработки был выбран качественный метод анализа. В качестве критерия, позволяющего систематизировать и классифицировать данные, использовалась степень активности безработных, которую они проявляли при поиске работы. Позже, по результатам работы со служащими центра занятости был добавлен еще один критерий - осознанность своей активности.

В итоге, на основе анализа полученной информации, была обнаружена различная степень выраженности активности но в целом различные формы поведения тяготели к трем полюсам, на основании которых выделены три группы, характеризующие безработных:

1) тип поведения характеризующийся активностью и осознанностью - на протяжении наблюдаемого периода безработный достаточно активно ищет работу, осознает проблемы с которыми он сталкивается и для их преодоления изменяет содержательную сторону своей активности; (например: бухгалтер, после неудачных попыток найти удовлетворяющую его работу по специальности, понимает, что для успешного трудоустройства ему необходимо пройти переподготовку и повысить свою квалификацию, проходит обучение на соответствующих курсах)
2) тип поведения характеризующийся активностью и неосознанностью - на протяжении наблюдаемого периода безработный достаточно активно ищет работу, однако форма и направление поиска работы остаются неизменны даже если они уже не являются адекватными сложившимся условиям; (например: геофизик продолжает искать работу по специальности несмотря на то, что эта профессия в данном регионе не пользуется спросом на рынке труда)
3) тип поведения характеризующийся пассивностью - на протяжении наблюдаемого периода безработный не прилагает активных усилий к поиску работы, хотя ощущает необходимость трудоустройства (например: безработный после ряда неудачных попыток, перестает искать работу, так как "работы в городе нет", "устроиться на хорошую работу можно только по знакомству" и проч.)

Можно предположить, что для пассивного типа поведения так же характерно разделение по критерию осознанности - неосознанности существующих проблем, однако, в данном случае, выбранный нами метод не позволяет выделить такого разделения.

Учитывая мнение работников центра занятости, а так же очевидность ситуации, можно заключить, что наиболее успешный поиск работы осуществляют лица с первым типом поведения, наименее успешны безработные с третьим типом, промежуточную позицию между ними занимают те, кто реализует второй тип поведения.

Несмотря на то, что степень активности на протяжении периода наблюдения заметно колебалась, можно констатировать - есть в целом более активные и есть в целом менее активные безработные. На наш взгляд, данные колебания носят ситуативный характер и объясняются различными условиями среды в которой осуществляется поиск работы (например материальное положение испытуемого, спрос на рынке труда и т.д.).
Устойчивую тенденцию к сохранению активности - пассивности, а так же осознанности - неосознанности можно объяснить только через личностные особенности испытуемых, сформированные еще до ситуации увольнения. Таким образом, можно говорить о наличии личностных предпосылок эффективного или не эффективного поведения безработных.

Работа над выявлением вышеуказанных предпосылок, имеет большое практическое значение работы центров занятости, так как позволяет получить прогноз успешности самостоятельного поиска работы безработным, а следовательно осуществлять дифференцированный подход к лицам потерявшим работу, делая акцент прежде всего на тех кто не в состоянии решить эту проблему без посторонней помощи.

Перспективным, на наш взгляд, является поиск таких предпосылок, прежде всего в ценностно-смысловой сфере, так как такие устойчивые проявления поведенческих форм не могут не найти отражения в данном пространстве.

Информация об авторе: Панченко Антон Викторович, окончил Карагандинский Государственный Университет, работает там же (факультет философии-психологии). е-mail: anton_pan@rambler.ru

Теплов Б. М. Проблемы индивидуальных различий. М, 1961, с. 9—20.

При установлении основных понятий учения об одаренности наиболее удобно исходить из понятия "способность".

Три признака, как мне кажется, всегда заключаются в понятии "способность" при употреблении его в практически разумном контексте.

Во-первых, под способностями разумеются индивидуально-психологические особенности, отличающие одного человека от другого; никто не станет говорить о способностях там, где дело идет о свойствах, в отношении которых все люди равны. В таком смысле слово "способность" употребляется основоположниками марксизма-ленинизма, когда они говорят: "От каждого по способностям".

Во-вторых, способностями называют не всякие вообще индивидуальные особенности, а лишь такие, которые имеют отношение к успешности выполнения какой-либо деятельности или многих деятельностей. Такие свойства, как, например, вспыльчивость, вялость, медлительность, которые, несомненно, являются индивидуальными особенностями некоторых людей, обычно не называются способностями, потому что не рассматриваются как условия успешности выполнения каких-либо деятельностей.

В-третьих, понятие "способность" не сводится к тем знаниям, навыкам или умениям, которые уже выработаны у данного человека. Нередко бывает, что педагог не удовлетворен работой ученика, хотя этот последний обнаруживает знания не меньшие, чем некоторые из его товарищей, успехи которых радуют того же самого педагога. Свое недовольство педагог мотивирует тем, что этот ученик работает недостаточно; при хорошей работе ученик, "принимая во внимание его способности", мог бы иметь гораздо больше знаний. <...>

Когда выдвигают молодого работника на какую-либо организационную работу и мотивируют это выдвижение "хорошими организационными способностями", то, конечно, не думают при этом, что обладать "организационными способностями"—значит обладать "организационными навыками и умениями". Дело обстоит как раз наоборот: мотивируя выдвижение молодого и пока еще неопытного работника его "организационными способностями", предполагают, что, хотя он, может быть, и не имеет еще необходимых навыков и умений, благодаря своим способностям он сможет быстро и успешно приобрести эти умения и навыки.

Эти примеры показывают, что в жизни под способностями обычно имеют в виду такие индивидуальные особенности, которые не сводятся к наличным навыкам, умениям или знаниям, но которые могут объяснять легкость и быстроту приобретения этих знаний и навыков. <...>

Мы не можем понимать способности... как врожденные возможности индивида, потому что способности мы определили как "индивидуально-психологические особенности человека", а эти последние по самому существу дела не могут быть врожденными. Врожденными могут быть лишь анатомо-физиологические особенности, т. е. задатки, которые лежат в основе развития способностей, сами же способности всегда являются результатом развития.

Таким образом, отвергнув понимание способностей как врожденных особенностей человека, мы, однако, нисколько не отвергаем тем самым того факта, что в основе развития способностей в большинстве случаев лежат некоторые врожденные особенности, задатки.

Понятие "врожденный", выражаемое иногда и другими словами—"прирожденный", "природный", "данный от природы" и т. п.,—очень часто в практическом анализе связывается со способностями. <...>

Важно лишь твердо установить, что во всех случаях мы разумеем врожденность не самих способностей, а лежащих в основе их развития задатков. Да едва ли кто-нибудь и в практическом словоупотреблении разумеет что-нибудь иное, говоря о врожденности той или другой способности. Едва ли кому-нибудь приходит в голову думать о "гармоническом чувстве" или "чутье к музыкальной форме", существующих уже в момент рождения. Вероятно, всякий разумный человек представляет себе дело так, что с момента рождения существуют только задатки, предрасположения или еще что-нибудь в этом роде, на основе которых развивается чувство гармонии или чутье музыкальной формы.

Очень важно также отметить, что, говоря о врожденных задатках, мы тем самым не говорим еще о наследственных задатках. Чрезвычайно широко распространена ошибка, заключающаяся в отождествлении этих двух понятий. Предполагается, что сказать слово "врожденный" все равно, что сказать "наследственный". Это, конечно, неправильно. Ведь рождению предшествует период утробного развития... Слова "наследственность" и "наследственный" в психологической литературе нередко применяются не только в тех случаях, когда имеются действительные основания предполагать, что данный признак получен наследственным путем от предков, но и тогда, когда хотят показать, что этот признак не есть прямой результат воспитания или обучения, или когда предполагают, что этот признак сводится к некоторым биологическим или физиологическим особенностям организма. Слово "наследственный" становится, таким образом, синонимом не только слову "врожденный", но и таким словам, как "биологический", "физиологический" и т. д.

Такого рода нечеткость или невыдержанность терминологии имеет принципиальное значение. В термине "наследственный" содержится определенное объяснение факта, и поэтому-то употреблять этот термин следует с очень большой осторожностью, только там, где имеются серьезные основания выдвигать именно такое объяснение.

Итак, понятие "врожденные задатки" ни в коем случае не тождественно понятию "наследственные задатки". Этим я вовсе не отрицаю законность последнего понятия. Я отрицаю лишь законность употребления его в тех случаях, где нет всяких доказательств того, что данные задатки должны быть объяснены именно наследственностью.

Далее, необходимо подчеркнуть, что способность по самому своему существу есть понятие динамическое. Способность существует только в движении, только в развитии. В психологическом плане нельзя говорить о способности, как она существует до начала своего развития, так же как нельзя говорить о способности, достигшей своего полного развития, закончившей свое развитие. <...>

Приняв, что способность существует только в развитии, мы не должны упускать из виду, что развитие это осуществляется не иначе, как в процессе той или иной практической или теоретической деятельности. А отсюда следует, что способность не может возникнуть вне соответствующей конкретной деятельности. Только в ходе психологического анализа мы различаем их друг от друга. Нельзя понимать дело так, что способность существует до того, как началась соответствующая деятельность, и только используется в этой последней. Абсолютный слух как способность не существует у ребенка до того, как он впервые стал перед задачей узнавать высоту звука. До этого существовал только задаток как анатомо-физиологический факт. <...>

Не в том дело, что способности проявляются в деятельности, а в том, что они создаются в этой деятельности. <...>

Развитие способностей, как и вообще всякое развитие, не протекает прямолинейно: его движущей силой является борьба противоречий, поэтому на отдельных этапах развития вполне возможны противоречия между способностями и склонностями. Но из признания возможности таких противоречий вовсе не вытекает признание того, что склонности могут возникать и развиваться независимо от способностей или, наоборот, способности—независимо от склонностей.

Выше я уже указывал, что способностями можно называть лишь такие индивидуально-психологические особенности, которые имеют отношение к успешности выполнения той или другой деятельности. Однако не отдельные способности как таковые непосредственно определяют возможность успешного выполнения какой-нибудь деятельности, а лишь своеобразное сочетание этих способностей, которое характеризует данную личность.

Одной из важнейших особенностей психики человека является возможность чрезвычайно широкой компенсации одних свойств другими, вследствие чего относительная слабость какой-нибудь одной способности вовсе не исключает возможности успешного выполнения даже такой деятельности, которая наиболее тесно связана с этой способностью. Недостающая способность может быть в очень широких пределах компенсирована другими, высокоразвитыми у данного человека...

Именно вследствие широкой возможности компенсации обречены на неудачу всякие попытки свести, например, музыкальный талант, музыкальное дарование, музыкальность и тому подобное к какой-либо одной способности.

Для иллюстрации этой мысли приведу один очень элементарный пример. Своеобразной музыкальной способностью является так называемый абсолютный слух, выражающийся в том, что лицо, обладающее этой способностью, может узнавать высоту отдельных звуков, не прибегая к сравнению их с другими звуками, высота которых известна. Имеются веские основания к тому, чтобы видеть в абсолютном слухе типичный пример "врожденной способности", т. е. способности, в основе которой лежат врожденные задатки. Однако можно и у лиц, не обладающих абсолютным слухом, выработать умение узнавать высоту отдельных звуков. Это не значит, что у этих лиц будет создан абсолютный слух, но это значит, что при отсутствии абсолютного слуха можно, опираясь на другие способности — относительный слух, тембровый слух и т. д., выработать такое умение, которое в других случаях осуществляется на основе абсолютного слуха. Психические механизмы узнавания высоты звуков при настоящем абсолютном слухе и при специально выработанном, так называемом "псевдоабсолютном" слухе будут совершенно различными, но практические результаты могут в некоторых случаях быть совершенно одинаковыми.

Далее надо помнить, что отдельные способности не просто сосуществуют рядом друг с другом и независимо друг от друга. Каждая способность изменяется, приобретает качественно иной характер в зависимости от наличия и степени развития других способностей.

Исходя из этих соображений, мы не можем непосредственно переходить от отдельных способностей к вопросу о возможности успешного выполнения данным человеком той или другой деятельности. Этот переход может быть осуществлен только через другое, более синтетическое понятие. Таким понятием и является "одаренность", понимаемая как то качественно своеобразное сочетание способностей, от которых зависит возможность достижения большего или меньшего успеха в выполнении той или другой деятельности.

Своеобразие понятий "одаренность" и "способности" заключается в том, что свойства человека рассматриваются в них с точки зрения тех требований, которые ему предъявляет та или другая практическая деятельность. Поэтому нельзя говорить об одаренности вообще. Можно только говорить об одаренности к чему-нибудь, к какой-нибудь деятельности. Это обстоятельство имеет особенно важное значение при рассмотрении вопроса о так называемой "общей одаренности"...

То соотнесение с конкретной практической деятельностью, которое с необходимостью содержится в самом понятии "одаренность", обусловливает исторический характер этого понятия. Понятие "одаренность" лишается смысла, если его рассматривать как биологическую категорию. Понимание одаренности существенно зависит от того, какая ценность придается тем или другим видам деятельности и что разумеется под "успешным" выполнением каждой конкретной деятельности. <....>

Переход от эксплуататорского строя к социализму впервые открыл высокую ценность самых различных видов человеческой деятельности и снял с понятия "одаренность" ту ограниченность, от которой не могли избавить его даже лучшие умы буржуазной науки.

Существенное изменение претерпевает и содержание понятия того или другого специального вида одаренности в зависимости от того, каков в данную эпоху и в данной общественной формации критерий "успешного" выполнения соответствующей деятельности. Понятие "музыкальная одаренность" имеет, конечно, для нас существенно иное содержание, чем то, которое оно могло иметь у народов, не знавших иной музыки, кроме одноголосой. Историческое развитие музыки влечет за собой и изменение музыкальной одаренности.

Итак, понятие "одаренность" не имеет смысла без соотнесения его с конкретными, исторически развивающимися формами общественно-трудовой практики.

Отметим еще одно очень существенное обстоятельство. От одаренности зависит не успех в выполнении деятельности, а только возможность достижения этого успеха. Даже ограничиваясь психологической стороной вопроса, мы должны сказать, что для успешного выполнения всякой деятельности требуется не только одаренность, т. е. наличие соответствующего сочетания способностей, но и обладание необходимыми навыками и умениями. Какую бы феноменальную и музыкальную одаренность ни имел человек, но, если он не учился музыке и систематически не занимался музыкальной деятельностью, он не сможет выполнять функции оперного дирижера или эстрадного пианиста.

В связи с этим надо решительно протестовать против отождествления одаренности с "высотой психического развития", отождествления, широко распространенного в буржуазной психологии. <...>

Имеется большое различие между следующими двумя положениями: "данный человек по своей одаренности имеет возможность весьма успешно выполнять такие-то виды деятельности" и "данный человек своей одаренностью предрасположен к таким-то видам деятельности". Одаренность не является единственным фактором, определяющим выбор деятельности (а в классовом обществе она у огромного большинства и вовсе не влияет на этот выбор), как не является она и единственным фактором, определяющим успешность выполнения деятельности.

К публикации подготовил Кирилл Костиков

С.И. Консторум, одухотворенный психотерапевт-психиатр, основоположник нашей клинической психотерапии, уже в эпоху сталинщины, в соответствии со своим энергично-сангвиническим, живым характером и революционной увлеченностью в те годы пишет в кратком учебнике психиатрии: «Психастеник – это нытик-интеллигент, разъеденный рефлексиями и анализом, столь излюбленный дореволюционной нашей литературой. Но не надо думать, что психастеничность – удел только интеллигента. К сожалению, этот тип очень добропорядочного, часто очень тонкого и чуткого, но недостаточно действенного человека, не-борца, нередко встречается и среди других общественных классов» (1). Из этого понимания психастеника (вообще дефензивной натуры) выходит консторумская беспощадно-активирующая психотерапия психастенических состояний.

Характерный пример односторонне-беспощадного подхода врачей того времени к дефензивным пациентам содержится и в книге еще одного классика отечественной медицины – невропатолога С.Н. Давиденкова. Давиденков противопоставляет биологически-полезной «подвижности» нервных процессов «инертность» нервной системы, означающую, как он убежден, «некоторый ее функциональный дефект». Ссылаясь на описания очевидцев, автор рассказывает, как был уничтожен к 1768 г. целый вид инертных животных – камчатские морские коровы Стеллера (Rhytina borealis Stelleri). Эти животные благополучно жили до встречи с человеком, а при встрече с человеком, полюбившим их мясо, тормозимые, меланхоличные, не смогли достаточно быстро научиться прятаться от него, в отличие, например, от морских бобров, живших на том же острове. Однако мы узнаем из цитируемых описаний очевидцев, что все же было у этих животных, как полагаю, взамен острых зубов и быстрых ног или ласт – у них были проистекающие из инертности (как, впрочем, и у инертных людей. – М.Б.) ласковость, мягкость, привязчивость, способность к самопожертвованию по отношению друг к другу. Давиденков, впрочем, упоминает об этом только для того, чтобы показать, что морская корова все же не была «тупым животным». Однако в большой ласковости, привязчивости, способности к самопожертвованию (2) как раз ведь и заключается добро инертности, нравственный инстинкт, биологический прообраз человеческой нравственности, обостренной, нередко болезненной у многих патологически-дефензивных натур.

Инертность психастенического (вообще меланхолического, дефензивного) мышления, сказывающаяся в неспособности быстро сосредоточиться, в тревожных сомнениях, в дотошности, невыгодна, конечно, в обстановке викторины или школьной контрольной, но зато весьма выгодна в неспешных научных занятиях, обеспечивая капитальный, щепетильно-критический подход к теме (пример дефензивного, психастенического Дарвина).

Осуждая инертность (недостаточную подвижность нервных процессов), эту благодатную почву неврозов, Давиденков приписывает ей и «речевой стереотип, уничтожающий индивидуальную красочность речи». Ему досадно и удивительно, что даже у таких выдающихся и гениальных людей, как Руссо, Золя, Кант, Павлов, «мы сплошь и рядом можем констатировать те или другие, большею частью, мелкие проявления недостаточной подвижности нервной системы». Как это они, эти люди, одновременно могли так ясно видеть новое?! Эпитет «мелкие» Давиденков употребил, думаю, несправедливо. Инертность здесь была основательной, но надо же как-то смягчить происходящую от инертности «неполноценность», «инвалидность» классиков.

На другой сам собой напрашивающийся вопрос: почему же все-таки существует сравнительно много людей и животных с невыгодной для них инертностью и почему вообще явление инертности так распространилось в человечестве? – Давиденков отвечает подробно и интересно. «Парадоксом нервно-психической эволюции» называет он тот факт, что человек, существо с исключительно развитым мозгом, одержавшее «решительный верх над своими конкурентами в межвидовой борьбе за существование», вопреки ожиданиям не выработал «тип нервной системы наиболее совершенный, то есть максимально сильный, уравновешенный и подвижный». Как могло произойти, что «наиболее совершенный орган» так легко срывается в своей работе при жизненных трудностях вопреки «логике эволюции»? Почему «элементы инертности» распространены в человечестве «чуть не поголовно»? Дело в том, полагает Давиденков, что человек, появившись, уничтожил естественный отбор для себя, а зодно и для своих домашних животных. В результате этого возникла «экспансия наименее приспособленных» и генотип человека «испорчен», «засорен» «массой неблагоприятных вариаций нормы», составляющих благоприятную почву для возникновения нервности.

Право, здесь все гораздо диалектичнее. Существует ли вообще «парадокс нервно-психической эволюции»? Почему следует принять, что наибольшее человеческое совершенство – в максимальной силе, уравновешенности и подвижности? Почему наибольшее совершенство в ангеле, а не в черте, в «плюсе», а не в «минусе»?

Физически слабым (в сравнении со многими животными) людям возможно существовать только общественным организмом, а для развития общественности, коллективности, в основе которых лежит нравственность, как раз нужна почва хрупкой слабости, инертности. Дарвин знал это, отмечая, что «животное, обладающее большим ростом, силой и свирепостью и способное, подобно горилле, защищаться от всех врагов, по всей вероятности, не сделалось бы общественным. А это всего более помешало бы развитию высших духовных способностей, как, например, симпатии и любви к собратьям».

Таким образом, выходит, что инертность «слабого» мозга, мозга меланхолика жизненно необходима Человечеству. Человек «платит» физической слабостью, неловкостью (в сравнении, например, с тигром) за ум «царя Природы». А наиболее инертные дефензивные люди, меланхолики, «платят» своей особой чувствительностью, неловкостью, неуклюжестью, непрактичностью в житейских делах, ненаходчивостью, замедленностью мысли в острые моменты бытия – за гамлетовски-обостренную тревожную нравственность, рефлексию, духовную аналитичность.

Представим себе «неиспорченное» человечество из сангвинически-ловких, жизнерадостно-подвижных натур без малейших признаков инертности, с острым чутьем, орлиным глазом, ловкой хваткой, способностью мгновенно соображать и с легкостью переключаться с одного на другое (и, значит, неспособностью подробно-глубоко уходить в сложное размышление, для чего необходима инертность). Разве эти нередко прекрасные люди с «сочной», «горящей» «животной половиной», замечательно-полезные в своих, в том числе благородно-практических делах могли бы создать именно то, что создала инертная часть человечества (с такими ее представителями, как Руссо, Кант, Золя, Дарвин, Толстой, Чехов, Павлов), действительно более подверженная в связи с инертностью, «слабостью» нервным расстройствам?

Из своей гипотезы Давиденков делает «практические выводы», весьма тягостные для «невротиков»(3). «Невротик, – отмечает он, – отравляет жизнь не только себе, но и окружающим, создавая вокруг себя атмосферу крайне неблагоприятную для продуктивной жизни; он большею частью плохо работает в своей профессии, где если он еще в состоянии иногда кое-как удержаться, то уже во всяком случае почти никогда не поднимается до той высоты, с которой начинается настоящая творческая работа; но особенно плохо то, что он создает вредную психическую обстановку в своей семье и в воспитании своих детей, которые с самых ранних лет вместо сдержанной, организованной и спокойной атмосферы родительского дома, делаются свидетелями нервных срывов, криков, сцен, вечного раздражения, депрессии и вообще всей той напряженной конъюнктуры, которая свойственна каждой семье, где завелся невротик. При этом здесь дело идет не о каком-либо преходящем заболевании, а о длительных болезненных состояниях, растягивающихся на целую жизнь. Если туберкулезный или раковый больной в конце концов либо излечивается, либо погибает, а психически больной изолируется в специальных больницах, то невротик, наоборот, остается в своем обычном быту, разлагая его все больше и больше. Трудно даже приблизительно исчислить тот громадный вред, который терпит общество от того, что часть его членов является носителями дефектной нервной системы, – вред, который особенно резко сказывается, конечно, в особо трудные исторические эпохи, требующие экстренной мобилизации всех нервных сил населения».

В чем же выход? Поскольку активно повлиять на генотип будущих поколений невозможно, следует организовать профилактическое «воздействие на фенотип» – то есть подготовить специальных педагогов, борцов с инертностью, способных тренировать у инертных детей прежде всего «подвижность нервной системы» («борьба с типологическими уклонениями в области нервной системы»). Существо психотерапевтической работы, направленной уже к пациентам, состоит также в «переделке» нервных функций.

Патофизиолог А.Г. Иванов-Смоленский и в ранних работах (1922, 1925), и в итоговой книге своей научной жизни (1974) убежден, что психастеническая инертность, психастеническая психика вообще с ее рассеянностью, совестливостью, застенчивостью (то есть в сущности, дефензивность в широком смысле) есть «регресс», творческая несостоятельность, и в этом непроходимая пропасть между психастеником и павловским «мыслительным типом».

С.Н. Давиденков и А.Г. Иванов-Смоленский – известные ученики И.П. Павлова, благодарные судьбе за близость к великому физиологу. В сущности, в проблеме «инвалидности» меланхолика они шли за своим учителем. Но, по-видимому, излишне прямо шли. Постараюсь это показать.

Бурно М.Е.

Доклад на 4 научно-практической психоаналитической конференции в Липках (ИКиПП) 2002

Проблемы приобретения профессиональной идентичности русским психоаналитиком
Выходы из кризиса профессиональной идентичности

Чтобы стать хорошим психоаналитиком никак не обойтись без формирования в себе психоаналитической идентичности. Особенно трудно это даётся нам, русским людям, живущим пока вне поля деятельности психоаналитиков, имеющих признанное образование . На Западе психоаналитическая идентичность традиционно формируется в ходе практических занятий (обучающего анализа и супервизии), проводимых обучающим и контролирующим психоаналитиками. Нам такое пока не доступно. У нас нет русских обучающих психоаналитиков, а прохождение обучающего анализа или супервизии у иностранца оказывается неудовлетворительным, и прежде всего потому, что не выполняются главные условия проведения психоанализа: кандидат в психоаналитики не может полностью предаваться свободным ассоциация, так как он в лучшем случае пытается правильно перевести свои мысли на иностранный язык, то же самое относится и к психоаналитику, пытающемуся догадаться, что на самом деле говорит иностранец-кандидат (вместо того, чтобы предаваться свободно витающему вниманию). А ещё больше ухудшает проблему усечённость получаемого нами обучающего анализа, так называемый челночный анализ (такая форма обучения почему-то допущена Международной психоаналитической ассоциацией). Интересно, возможно ли подобным образом обучиться на дрессировщика львов, пилота, парикмахера? Если проинтерпретировать челночный анализ с учётом начальной стадии развития, оральной стадии идентичности, то получается, что из сиротского дома на небольшое время берут ребёнка (кандидата в психоаналитики), чтобы потом опять возвратить его назад, и так много раз. Ренэ Шпиц пришёл к выводу, что у младенца появляется анаклитическая депрессия, приводящая к тяжёлым исходам. Так что и челночный анализ вряд ли к чему путнему приведёт.
Я обращусь к схеме Э.Х.Эриксона о жизненных циклах человека, чтобы показать существующую на сегодня идентичность русского аналитика. Одно из определений, данное Эриксоном идентичности: это узловой пункт между тем, чем хочет быть какой-либо человек и тем, каким мир позволяет ему стать. Или, говоря о идентичности психоаналитика – это узловой пункт между тем, чем мы хотим стать в психоанализе и тем, чем истинные психоаналитики (а возможно и нарождающиеся властные психоаналитические структуры России) позволяют нам стать.

1) Оральная фаза либидозного развития. Доверие или тревога. Принятие мира после пережитой травмы рождения. Ребёнок должен научиться доверять матери. И таковое может происходить, если мать принимает ребёнка, интуитивно ощущает его желания и потребности, с готовностью их выполняя. Мать говорит с ребёнком на его языке. Каким же должен быть обучающий аналитик, чтобы ему мог доверять будущий аналитик? Обучающий аналитик должен легко, интуитивно понимать кандидата, а для этого необходимостью является хорошее (если не сказать – прекрасное) владение языком. Ведь тогда только у ребёнка начинается постепенное признание и понимание мира. Если же мы говорим о психоанализе, то это – принятие и овладение инструментами психоаналитика: техникой работы с переносом, контрпереносом, интерпретациями, проработками сопротивлений и психических конфликтов, реконструкцией прошлой жизни. На мой взгляд именно здесь у нас самый большой кризис

2) Анальная стадия либидозного развития. Самостоятельность или зависимость и покорность. Как следствие кризиса оральной фазы остаётся большая зависимость от зарубежных психоаналитиков или от русских властных психоаналитических структур

3) Уретральная стадия либидозного развития. Артистизм или излишняя скромность, стыд (по моему здесь у нас всё превосходно)

4) Фаллическая стадия либидозного развития. Активность, предприимчивость или страх кастрации, вина (кризиса тут у нас не наблюдается)

5) Латентная стадия либидозного развития. Трудолюбие, усердие или лень, апатия. По-видимому, трудолюбия у нас достаточно, другое дело, что наше усердие далеко не всегда направлено на овладение психоанализом

6) Генитальная стадия либидозного развития. Интеграция идентификаций и согласование образа себя с видением себя другими, выбор своего пути или сумбурность и рассогласование ролей. При диффузной психоаналитической идентичности специалист берётся за то, что только с виду может показаться психоаналитическим, скажем за транзактный анализ, телесную терапию, символ-драму, а то так и просто психодраму. Здесь похоже у нас проблемы

7) Близость, способность любить или одиночество (особенно не заметно, чтобы русские психоаналитики любили друг друга, само обилие обществ говорит об этом)

8) Миссионерство, социофилия или эгоцентризм, нарциссизм (если и есть миссионерство, то оно чаще всего имеет корыстные черты)

9) Талантливая зрелая личность, наделённая мудростью и творческими способностями или пустота (вплоть до страха смерти) (до талантливого зрелого психоаналитика похоже нам не так-то легко дорасти)

10) Интегрируя минусы и плюсы, мы приходим к такой характеристике идентичности русского психоаналитика: плюсы: высокого уровня артистизм, активность, предприимчивость; минусы: полное недоверие истинному психоанализу, зависимость от зарубежных психоаналитиков или властных структур в России, усердие, не направленное на психоаналитический инструментарий, диффузная идентичность из-за плохой ориентации в том, где и какого качества психоаналитические знания, разногласия и соперничества обществ, вместо того, чтобы совместно разбираться с существующими проблемами, корыстное миссионерство. Используя наши плюсы (артистизм, активность, предприимчивость) можно начать борьбу с минусами.

Покажу тот путь, которым можно на мой взгляд выйти из кризиса. Это обращённость к работе со своими сновидениями и групповая супервизия. По поводу важности групповой супервизии вряд ли кто будет возражать. Здесь можно обойти многие ошибки за счёт использования интеллекта всех участников. Но опять же при ориентации на специфические инструменты психоанализа, на работу с переносом, контрпереносом, интерпретации, проработку сопротивлений и психических конфликтов, реконструкцию прошлой жизни пациента. Вот тут как раз и лежит большая проблема, так как многие из названных инструментов игнорируются, психоанализ довольно часто замещается методами гуманистической психологии.
В своё время творец психоанализа Фройд прошёл самоанализ, который заключался в интерпретации сновидений. Я хочу показать актуальность этого пути для нас. Но прежде всего к сущности сновидений. До сих пор психоанализ игнорирует проблему объекта сновидения или неадекватно её разрешает (скажем, в виде экрана, на который сновидец проецирует свой сон). Проще всего допустить гипотезу, что в сновидении мы встречаемся с идеальным обучающим психоаналитиком. Ведь мы в сновидении действительно получаем отражение наших проблем, причём с соблюдением нейтральной позиции сновидческого собеседника, хотя переживаемые нами сцены и могут вызывать у нас сильные эмоции, вплоть до ужасов и кошмаров. Как и психоаналитик лицо, с которым мы общаемся посредством сновидения, оказывается невидимым для нас, мы здесь поистине идеально предаёмся свободным ассоциациям, а сновидческий собеседник – свободно витающему вниманию. Диалог сновидения имеет две фазы: 1) сновидец рассказывает о своих актуальных проблемах, 2) собеседник (идеальный психоаналитик) показывает наше будущее, то будущее, которое мы пока выбираем. О том, что в сновидении мы встречаемся со специфическим видом переноса, имеющим отношение к будущему, впервые Фройд заговорил в случае Доры (статья «Фрагмент анализа истерии»). Мы рассмотрим только один из снов другой пациентки Фройда, приведённом им в главе 3 «Толкования сновидений». Пациентка должна была после неудачно проделанной операции на челюсти день и ночь, не снимая, носить охлаждающий аппарат, привязанный к больной щеке. Но засыпая пациентка отбрасывала аппарат. Фройда попросили повлиять на пациентку. Но не смотря на его просьбу пациентка опять сбросила аппарат на пол. Пациентка рассказывала: «На этот раз я действительно не могла ничего по-другому сделать. Всему виной сон, который мне приснился ночью. Я была в оперном театре и полностью увлеклась представлением. А в санатории в это время лежал господин Карл Мейер и ужасно сильно стонал от болей в челюсти. Тогда я сказала себе, что у меня не такие боли, мне не нужен аппарат. Потому я и выбросила его». Здесь сновидение как и в случае Доры (правда, там оно предсказало прекращение пациенткой лечения) предсказывает будущее, Карл Мейр (или в переносе – Фройд) будет ужасно стонать от болей в челюсти, об аппарате следует подумать ему (Припомните, что пришлось пережить Фройду – десятки операций на челюсти). Как видите, приходится иметь дело с переносом на трёх уровнях: генетическом, актуальном и (в сновидениях) в измерении будущего. Такой вещий индикатор вряд ли найдёшь в какой-либо другой науке кроме психоанализа! Вполне возможно, что групповые супервизии (с использование всего арсенала психоаналитического инструментария) и работа со сновидениями помогут развитию психоанализа в России.

Николаев В.И. (Ростов-на-Дону)

Одно время меня серьезно заинтересовал вопрос: почему люди предпочитают думать, что с их близкими "случилось нечто" очень плохое, если они задерживаются с работы или с праздника? Это, как мне кажется, вполне резонный вопрос. Например, с равным успехом можно предположить, что опаздывающий любимый выиграл по дороге в лотерею миллион долларов и побежал их тратить на шубу и новый автомобиль, - вот и задерживается немного. Почему бы нет? Почему обязательно - под машину или убили? Что, нет других причин задержаться? И почему обязательно у любовницы? Может, как в анекдоте, не все так страшно, - всего-лишь троллейбусом сбило, лежит себе тихонько в реанимации, максимально верный и преданный?

Стоит лишь на мгновение событиям пойти по другому руслу и неожиданно для вас, как сразу оказывается, что все самое плохое и страшное или уже случилось, или вот-вот случится. Муж изменяет или попал под машину - кому как страшнее, выбирайте. На улице одни маньяки, и не одного приличного человека. При покупке обязательно обвесят или обсчитают. При крупной покупке - "кинут", как говорится, или отберут ваши сокровища с помощью силы и утюга. Если вы чихнули - это похоже на рак, да, это, наверное, рак, это совершенно точно рак и ничего другого кроме рака просто быть не может. Болит зуб? Обязательно будут сверлить долго и упорно, обязательно нерв придется удалять, и делать это будет студентка 4-го курса вместо врача. Да, кстати, наркоз не подействует. Вы помните об этом? В общем, увлекся я размышлениями на этот счет, пытаясь понять причины подобной любви к "накручиваниию" неприятностей. Кое-что любопытное пришло-таки на ум, и я полагаю, что с вами вполне можно поделиться этими соображениями.

Странно не то, что человек переживает о возможной неприятности. Это как раз понятно, так как непонятная ситуация вызывает чувство тревоги и беспомощности. И все еще ничего, если можно взять ситуацию в свои руки, например позвонить мужу на работу: ну ты где, такой-этакий, чего на работе торчишь, чем тебе там намазали? А вот если вы позвонили, а его уже нет, - тогда и начинается "веселье". Если вам приходится пассивно чего-то ждать, - тут-то и свершаются разные прогнозы относительно машин, аварий, любовниц и бандитов. В голову так и лезут красочные образы травм, крови, смятых простыней в чужих квартирах... И даже отчетливо слышатся чьи-то страстные стоны. Чего лезут? Непонятно... Потом возвращается муж (автомобиль сломался, метро закрылось), получает каталкой для теста по лбу и ситуация разряжается. Никто не умер, любовницы нет, бандиты прошли стороной, - ты где шлялся, любимый?! -короче говоря...

Во всем этом вышеизложенном спрятался один коварный порочный круг. Дело в том, что тревожность и беспокойство, усиливаясь, порождают страх. А страх всегда связан с неопределенностью ситуации. Согласитесь, реальной почвы для страха нет, - а он возникает. Ничего не произошло - а он появляется. И появляется он из этой самой неопределенности и невозможности хоть каким-то образом повлиять на ситуацию, которая кажется вам опасна. Например, вы идете к стоматологу, - и разве вы в состоянии реально повлиять на ситуацию? Нет, не в состоянии. Вы ждете любимого человека, которого уже нет на работе и еще нет дома, и еще более нет дома, а часы тикают и напряжение возрастает. Вы контролируете ситуацию? Нет, вы ее не контролируете! Да что там муж, возьмите черную кошку, которая вдруг перебежала вам дорогу... У вас все в порядке? Да ничего у вас не в порядке! Где-то что-то обязательно случится - вот логика тех, кто верит в пророчество черных кошек. Все. Можете начинать думать о степенях вероятности того или иного плохого события.

Неопределенная ситуация порождает беспокойство. Беспокойство усиливает ощущение неопределенности ситуации. Ситуация вызывает тревогу. Тревога обостряет понимание, что ситуация вышла из под контроля. Ситуация, которая вышла из под контроля, вызывает страх. Страх, не имея реального объекта страха, инициирует воображаемый объект страха, - самый убедительный для того или иного субъекта. Объект страха материализуется в воображении и усиливает неопределенность. Все, попались. Замкнутый круг, где каждый следующий цикл усугубляет всю психологическую цепочку. Паника и психозы в подобных ситуациях, - не столь уж и редко встречающееся явление. Еще раз подчеркну: реального объекта для страха нет. Единственное, что пугает - это непонимание ситуации и неспособность на нее повлиять. Честно говоря, я предполагаю, что в этом все и дело. А остальное - не более чем порочная игра ума, имеющая, впрочем, некоторый смысл и полезные свойства. Вам кажется это странным?

Единственным реальным "спасением" в такой ситуации, как мне кажется, становится парадоксальная реакция ума (психики, мозга, как вам угодно и удобно) - он "материализует" ситуацию, придает ей плоть и кровь, делает ее "настоящей". Какой в этом смысл? А смысл, мои дорогие, имеется. Все дело в том, что клишируя неопределенные ситуации как определенные, мы вырываемся из порочного круга беспомощности и пассивной паники. Не приходилось наблюдать ситуацию, когда мать начинает звонить по моргам, если дочь на полчаса задерживается, вроде бы возвращаясь с вечеринки, но еще не вернувшись? Смотрите, как мгновенно меняется ситуация - можно действовать, можно предпринимать усилия! Невозможно, абсолютно невозможно просто сидеть и ждать, когда придет либо дурная весть, либо успокаивающая. (Не поэтому ли говорят, что ожидание смерти хуже самой смерти? Или: Лучше страшный конец, чем страх без конца? Или: страх предстоящей боли мучительнее самой боли?). Самопроизвольное, спонтанное избавление от страха и безысходности - естественная защитная реакция психики. Это поразительно, но наиболее радикальным способом избавиться от неопределенности ситуации - это быть абсолютно убежденным в ее полной определенности! Каким же образом это помогает человеку?

Это дает человеку иллюзию некоторого контроля над происходящим, тогда как ситуация на самом деле полностью вышла из под его контроля.
Существенно или полностью избавляет человека от ощущения неопределенности (и, соответственно, страха и тревоги), что особенно важно в ситуациях, контроль над которыми человек частично или тотально утрачивает.
У субъекта повышается толерантность (устойчивость) к предполагаемому драматическому событию. Субъект пытается активно воздействовать на ситуацию (звонить в милицию, например).
Все это показалось мне очень любопытным и стоящим, чтобы поделиться этим с вами. Я предполагаю, что из этого можно извлечь весьма реальные выводы и даже кое-какую пользу. Например, мне кажется, что очень часто, отправляясь к зубному врачу, имеет смысл думать, что будет очень и очень больно. Как ни странно, но это несколько успокаивает. Попытка же внушить себе противоположные мысли или аутотренинг тоже очень часто дает успокоение. Но другого рода. Вы просто обнаруживаете, что ваши ноги идут в противоположном направлении:-)

Существуют на этот счет разные любопытные параллели. Например, одна из рекомендаций для шпионов, которых поймали и пытают: не только не пытаться отстраниться и отключиться от боли, но, напротив, стремиться к ней - до состояния, когда болевой участок "пережигается", выгорает. Есть также любопытные мнения о том, что дурные приметы - это не более чем начало психологической подготовки к возможному травмирующему и драматическому событию. То бишь дело не в том, что черная кошка и несчастье взаимосвязаны, а в том, что они могут быть взаимосвязаны и в случае, если это так, травмирующий эффект будет немного снижен.

И напоследок, раз я был таким нехорошим и много напоминал вам про зубных врачей, - передаю вам лично, из рук в руки, одну акупунктурную методику быстрого снятия зубной боли. Слушайте:

Указательный палец правой руки. Мысленно разделите ногтевую пластину по горизонтали на две равные части. У вас хорошее воображение? Левая сторона ногтевой пластины, ее граница. Ровно на той полосе, которую вы мысленно прочертили - это и есть акупунктурная зона. Три-четыре минуты воздействия на эту точку - и боль исчезает совершенно. Не во всех случаях. Но в четырех из пяти - точно! Пользуйтесь на здоровье!